Большой зверь сивуч, а трусливый! Стоит подъехать на лодке к лежбищу, как все взрослые сивучи мгновенно убегут в воду. Соберутся в кучу, выставят из воды головы и страшно ревут, плывя за лодкой. Но стоит только повернуть лодку в их сторону, как они сразу нырнут и отплывут на некоторое расстояние, а оттуда опять стараются испугать своим криком. Вылезешь на берег, ходишь между детенышами, и ни один взрослый сивуч не решится заступиться за своих детей и прогнать непрошеного гостя. Даже странно смотреть, когда огромный страшный зверь поспешно удирает от невооруженного человека.
К началу августа детеныши настолько подрастают, что начинают свободно плавать. Семейная жизнь начинает распадаться. Драк почти нет. Часто можно видеть, как рядом мирно лежат два бывших врага, не делая никаких попыток затеять ссору. Сивучи часто сходят в воду, где они усиленно питаются, готовясь к длинному путешествию на юг.
Ревут они все время — и день и ночь над островом стоит несмолкаемый рев.
Интересно смотреть, как играют взрослые сивучи. Они, как собачонки, плавают и ныряют, догоняя друг друга, борются, хватают друг друга зубами, и все это очень грациозно, так как в воде сивучи необычайно проворны.
А наверху жизнь идет своим чередом. Вывелись птенцы, и теперь вереницы птиц беспрерывно летят: одни в море, а другие обратно, на остров, таща в клюве рыбешку для пропитания своих прожорливых детенышей.
Заберешься на скалы — и растеряешься. Везде, где только можно, даже в грязи, в лужах, лежат яйца и сидят уже вылупившиеся птенцы — грязные, мокрые. Сидят смирно, молчат. Это кайры. А вот на выступе из своего гнезда выглядывают птенцы чайки. Эти чистенькие, они живут лучше. Поднесешь палец, а птенец сразу разинет рот и старается схватить. В это время мать летает около самой вашей головы и жалобно стонет, боясь за свое детище.
Зато кайры не обращают внимания на людей. Можно поймать птенца, он запищит в руках, а мать сидит рядом и спокойно смотрит на вас своим черным глазом, смешно вертя головой. Только иногда она издает тихий звук — что-то вроде «кррр-кррр!» Вообще они людей не боятся. Мы стали подходить к кайрам, отгоняя их к обрыву. Они медленно отходили, не улетая, а когда отступать стало некуда, позволили нам подойти к ним вплотную. Мы сели рядом с ними и стали гладить их по голове, по спине; они сидели совершенно спокойно, только слегка пригибали голову, когда рука дотрагивалась до нее. Наконец мы столкнули одну кайру с обрыва, но она, облетев круг, села на старое место и опять позволила гладить себя.
Видел я совершенно удивительный случай, когда взрослые птицы нечаянно столкнули птенца с обрыва метров двадцати высотой. «Ну, — думаю, — останется мокрое место от него». Шутка ли — с такой высоты упасть на камни! Смотрю, шлепнулся птенец на камни, полежал некоторое время неподвижно, а потом встал и тихонечко заковылял к воде — правда, волоча одну ножку: он ее или сломал, или вывихнул. Мягкий пух задерживает птенца при падении и предохраняет от ушибов.
Приближается осень. Солнце уже не греет, начались штормы, и ветерок все чаще и чаще тянет с севера. Море открытое, глубокое, и волны на остров идут страшные. Сивучьи лежбища заливает. А тут, глядишь, ночью ударил мороз и появляется ледок. Забеспокоились жители острова: приходит время собираться в путь. Молодежь подросла, птенцы летают так, что их от взрослых птиц не отличишь, да и сивучата стали совсем взрослыми. Правда, размером им со старыми не сравняться, да и более темная окраска выдает их, но в плавании они от родителей не отстанут.
И вот как-то утром после шторма все их летние квартиры оказались покрытыми тонким слоем льда. Тогда сивучи сошли в воду, поплавали вокруг острова, поревели на прощанье и пошли в теплые моря, чтобы переждать холодную зиму, а весной снова вернуться на остров. Нижние этажи освободились.
Заволновались и птицы. Не понравилось им, что остров стал покрываться снегом, а на море плавает лед и негде добыть себе пищу. Посовещались они между собой, снялись с острова, и скоро вся огромная стая затерялась в необъятном морском просторе.
Тихо стало на острове, пусто, и только волны шумят, набегая на берег.
Отряд наш дошел до устья реки Владимировки и расположился биваком на берегу моря.
На берегу залива мы нашли несколько промысловых китайских фанз. Сразу видно было, чем занимались их обитатели. Около одной фанзы валялись панцири — целые груды крабов, высохших и покрасневших на солнце. Тут же на циновках сушилось их мясо.
За следующей фанзой тянулись навесы из травы, под которыми сушилась морская капуста. Здесь было много народу. Одни китайцы особыми крючьями доставали капусту со дна моря; другие сушили ее на солнце, наблюдая за тем, чтобы она высохла ровно настолько, чтобы не стать ломкой и не утратить своего зеленовато-бурого цвета; третьи связывали капусту и укладывали ее под навесы.
Идя вдоль берега моря, я еще издали видел, как по колено в воде с шестами в руках бродили китайцы. Они были так заняты своим делом, что заметили нас только тогда, когда мы подошли к ним вплотную.
Голые до пояса и в штанах, засученных по колено, китайцы осторожно двигались по воде и высматривали что-то на дне моря. Иногда они останавливались, тихонько спускали в воду палки и выбрасывали что-то на берег. Это были съедобные ракушки.